Автор: Энди Беккет, специальный корреспондент The Guardian
👇 Прослушать аудио версию статьи 👇

В начале октября 2025 года Ксения Собчак выпустила интервью с Алексеем Арестовичем. Формально — это очередной выпуск YouTube-шоу «Осторожно, Собчак!». Фактически — событие, которое взорвало медийное пространство.
Читайте также — Василий Голованов: курс на расширение горизонтов
Арестович заявил, что, став президентом Украины, «готов отдать четыре области и Крым ради мира». Эти слова сразу стали новостью на обе стороны фронта. В Украине их восприняли как провокацию. В России — как знак, что Собчак снова умеет ставить повестку.
Политолог Игорь Чаленко в эфире телеканала Еспресо отметил, что интервью не было случайностью:
«Собчак понимает, что каждое слово Арестовича — инструмент давления. Она подала это не как журналист, а как посредник, наблюдающий, кто и как отреагирует».

По его словам, формат интервью стал «социологическим экспериментом» — попыткой измерить реакцию общества на возможный компромисс.
Медиа между законом и инстинктом
Через несколько дней после скандала Роскомнадзор потребовал удалить другое видео Собчак — интервью с музыкантом Grey Wiese. Ведомство нашло «признаки ЛГБТ-пропаганды». Видео исчезло, а сама журналистка объяснила:
«Мы живём в России и подчиняемся её законам».
Grey Wiese позже поблагодарил Собчак за честность, отметив, что она предупредила его заранее.

Украинская исследовательница культуры и общественных процессов Екатерина Мищенко в беседе с Zaborona отметила, что случай с удалением интервью говорит не столько о цензуре, сколько о способности Собчак оставаться на грани допустимого:
«Собчак всегда умела играть в полутоне. Она не протестует — она адаптируется. Это не слабость, а форма выживания в системе, где любое высказывание может стать обвинением».
По словам Мищенко, именно эта стратегия делает Собчак устойчивой фигурой в меняющемся медиапространстве России, где «нейтральность» стала новой формой политического высказывания.
Читайте также — Леонид Парфенов: жизнь после эфира
Тихие перемены и усталость
В 2025 году Собчак перестала быть символом эпатажа. Её публикации и интервью стали сдержаннее, а тон — заметно холоднее. Она всё реже говорит о личном.
Брак с режиссёром Константином Богомоловым формально сохраняется, но публично их не видели вместе уже много месяцев. Она избегает прямых вопросов, переключаясь на тему работы и семьи.
В одном из интервью в октябре она сказала:
«Главная моя проблема — что я всё делаю сама».
Эта фраза звучит не как жалоба, а как итог. Собчак не строит образ «сильной женщины» — она просто признаёт, что привычка контролировать всё стала источником выгорания.
Политический аналитик Евгений Магда в комментарии для Focus.ua отметил:
«Собчак демонстрирует синдром управляемого одиночества. Она изолирована от своих и чужих, но умеет превращать это в контент».

Магда добавил, что Собчак «осталась заложницей роли человека, который всегда знает, как себя подать», но в 2025 году эта формула начала давать сбой.
Что дальше
Пока одни видят в ней уставшую фигуру, другие — прагматичную наблюдательницу, научившуюся адаптироваться. По факту, Собчак осталась одной из немногих российских публичных персон, кто не эмигрировал полностью, но продолжает высказываться.
Она не говорит о политике напрямую, но сама стала индикатором политического состояния общества: в её интервью — страх, компромисс и проверка пределов дозволенного.

Каждый её шаг теперь рассматривается как сигнал. И хотя формально Собчак остаётся в рамках закона, реальность, в которой она существует, — постоянный баланс между самоцензурой и попыткой остаться собой.